Ах, души моей нежные струны!
Вам бы только всё петь и петь
в час, когда серебристые луны
в звёздном небе устали гореть.
И. Костяковская
====================================================================
Гай Фридман – хайфский поэт. Молодой. Талантливый. Самодостаточный. Особенный, загадочный, непостижимый Гай… Его стихи – как стрелы. Проникают глубоко и больно. Прямо в душу. Потому что это – настоящая поэзия. И вечная тема любви…
Не стонется
Тане…
«Эзотерика губит лирика»
А. Бедринский
Я люблю тебя так, что, кажется,
умираю – не сплю, не ем…
Не корми меня манной кашицей,
наиграй лучше реквием.
Я люблю тебя до безумия,
не могу прекратить, прости…
Я б любил тебя до беззубия,
если б выжил, до старости.
Эзотерика губит лирика,
ну а я от любви умру –
стану темой для панегирика
на какой-нибудь точке ру.
Стану тенью твоей, пылинкою
на плече – присмотри за мной…
Стану скрипкою, напиликаю
о любови своей земной.
Эту песнь не испортишь шиканьем
или шарканьем шумных ног.
Эпитафию напиши-ка мне
или скромненький некролог:
пара слов про любовь фатальную,
жаркий день, роковую страсть…
А я стану дорогой дальнею,
чтоб весь мир для тебя украсть.
Стану в зеркале отражением,
чтоб смотреть на тебя в упор.
Я не помню, сколько уже не ем
и не сплю по ночам… с тех пор
или с этих пор – фиолетово.
Я люблю тебя – вот в чём соль! –
безоглядней, чем панки – Летова
или Грея – его Ассоль.
Драгоценна моя бессонница:
я любуюсь в ночи тобой.
Умираю, но мне не стонется,
а мурлычется, хоть и боль –
но любить так навзрыд, так яростно
так… не знаю… Ни в гуще снов,
ни на пыльных страницах Яндекса
не найти подходящих слов.
От любви горит сердце нежное,
грудь с изнанки обожжена…
Удивительно, вспомнить ежели,
то, что ты мне почти жена.
И торчит из грязной посуды рог
изобилия – словно в честь
сумасшедшей любви до судорог,
не дающей ни спать, ни есть.
30.01.2012
Эта ЛюбоВь
Л.В.
Эта любовь однажды меня прикончит.
Минимум – покалечит, перелопатит.
Я пробираюсь тенью от ночи к ночи:
Кто маету заказывал, тот и платит.
Эта любовь безжалостна, беспощадна,
Метит и в бровь, и в кровь, и в другие страны.
Жарче печи плавильной,
Жёстче резни площадной,
Бьётся в груди, пульсирует непрестанно.
Эта любовь сомнёт меня, обесточит,
Выкрутит, выжмет, вывернет наизнанку.
Я прорываюсь с боем от точки к точке:
Лбом барабаню в стену (учу морзянку).
Эта любовь бесплотней следов салюта,
Невероятнее журавля в сабвее…
Эта любовь надёжнее абсолюта.
Эта любовь любови любой любвее.
05.11.2008
***
моя дорогая
вернусь через час говорит говорит пока
впускает вечер походка её легка
пока она возвратится пройдут века
а может больше
а мне без неё все радости не с руки
в моём межреберье злые снуют сурки
я их умываю и честно кормлю с руки
потому что нужно
пока её нет сурки непрерывно жрут
на шее сжимается сплина железный жгут
и звёзды становятся мелкими как кунжут
и исчезают
моя дорогая живёт черти знают где
в огне не горит не тонет в большой воде
а если бы кто-то случайно её раздел
я б ему устроил
когда ля-ля-ля она ля-ля-ля поёт
матросы краснеют арктический тает лёд
синицы смолкают ленивцы кричат вперёд
я их понимаю
я б спрятал её ото всех для себя сберёг
вцепился в подол на пороге костьми бы лёг
ведь я же
я так люблю её видит Бог
остальное ветошь
05.09.2008
И всё же мы
Л.В.
Я продвигаюсь, мелко семеня.
Царапаю стекло беззвучно. Где ты?!
Скорей открой окно, впусти меня.
Неси бинты, коньяк и сигареты.
Я многим безнадёжно задолжал.
Я жертва невозможной катастрофы.
Я танцевал на лезвии ножа,
слагая непредвиденные строфы.
Спой песню мне, а лучше помолчим.
Мигалки без конца штурмуют шторы.
Сирены надрываются в ночи,
и бесятся чумные кредиторы.
Мы славно обойдёмся и без слов,
друг дружку понимая с полувзгляда.
Ты – девочка с невидимым веслом.
Я рифмоплёт четвёртого разряда.
И всё же мы… мы пара хоть куда.
Как ни старайся, мы неразделимы.
Мы переждём большие холода,
переживём безжалостные зимы.
Под пледом свив уютное гнездо,
часов не наблюдая и столетий,
мы будем спать под лепет поездов,
под свист неосторожных междометий.
И пробуждаться только для любви,
и снова засыпать под вопли стужи…
Волну весны в эфире уловив,
мы выпорхнем сквозь форточку наружу,
в пространство без мигалок и машин,
во время без сирен и междометий,
где кроме нас ни тела, ни души,
и оттепель журчащую отметим
отменно. И как пара снегирей,
светилом всепрощающим согреты,
отправимся куда-нибудь… Скорей
неси бинты, коньяк и сигареты.
23.11.2007
Гай автор замечательного сборника стихотворений, который называется "… под свист неосторожных междометий "
==============================================================================
Елена Ханина - поэт, член Союза русскоязычных писателей Израиля.
Стихи пишет с детства. В 1995 в Риге издан сборник стихов «На мыслях своих распяты», и в 2002 также в Риге вышел второй сборник «Душе к душе так сладко прислониться». Третий сборник «На краюшке судьбы так трудно удержаться» издан в 2004 году в Иерусалиме. 4-й сборник стихов «Избранное» Москва-Беэр-Шева – в 2006 году. Стихи представлены в журналах, альманахах, антологиях и на сайтах в Интернете.
В Израиле работает по специальности, врач-эндокринолог, кандидат наук.
***
Мне жаль всего того,
что с нами будет;
того, что не случится,
тоже жаль.
Качаются избушки
ветхих судеб –
у смерти
превосходный урожай.
Желание куда-то мчать,
умчаться –
до серой пыли
щебня, выжать газ.
Мне жаль всего того,
что может статься:
мне жаль себя,
немного жалко Вас.
Ты брось мои стихи в огонь!
Ты брось мои стихи в огонь –
Пускай горят. Какая жалость!
И пламенем согрей ладонь.
Покачиваешь головой.
Так мало от меня осталось…
И даже горстки пепла нет –
Его разнёс по лесу ветер.
А больше никаких примет,
Что посещала белый свет,
Уж не останется на свете.
И неуклюжие слова
Не будоражат больше разум.
Промалывают жернова
Любой каприз. Прав, не права –
И не успеть закончить фразу.
Да и зачем? Куда спешить?
Манила вечность, обещала
Для тела белый саван сшить.
А для души? Ей совершить
Круг жизни с самого начала.
Ты брось мои стихи в огонь –
Они тебе внушают ревность.
Я больше с ними, чем с тобой.
И звездопад над головой
Печалит чуточку… наверно.
============================================================================
Аркадий Крумер – член Союза писателей Израиля. Живёт в г. Явне. Автор книг: «Изя Кац и другие русские. Смешные хроники прошлого века», « Нескучная книжка на вырост».
За книгу «Майсы с пейсами» стал Лауреатом Премии им. Ильи Ильфа и Евг. Петрова, учрежденной Союзом писателей Израиля.
«…Крайне редкостное сочетание в одном человеке ума, литературной одаренности и чувства юмора — делает рассказы Аркадия Крумера подлинной и глубокой литературой. Мне очень жалко всех, кто пройдет мимо творчества этого удивительного рассказчика».
Игорь Губерман
---------------------------------------------------
Отрывок из книги «Майсы с пейсами»:
«Люблю собак, не верю кошкам, сторонюсь козлов!»
Этот скромный афоризм кочует из одной моей книжки в другую. По сути, если к нему добавить номер телефона, факс и электронный адрес, он может стать моей визитной карточкой
Вместо биографии:
Майсы о себе.
Просебятина – штука нелегкая. В мыслях о себе постоянно сталкиваешься с борьбой «хорошего» с еще лучшим. А писать о себе честно не всегда поднимается рука.
• Автор с детства мечтал стать жуликом, по-видимому, сказался одесский след в его жизни. Увы, этой мечте не суждено было сбыться, помешало приличное окружение, иначе жил бы сейчас припеваючи, как и все жулики в нашем родном Израиле.
• Будучи лицом еврейской национальности, всегда старался это лицо не ронять, не терять и не делать глупым. Иногда эти попытки были успешными.
• В настоящее время автор находится в таком возрасте, когда итоги подводить еще рано, а браться за ум уже поздно!
• В детстве лазил в чужие сады, курил за углом и беспробудно врал. То есть, развивался вполне нормально.
• В школьные годы писал на заборах. Считается, что именно тогда автор выбирал свой путь в литературе.
• Не относясь к лучшей половине человечества, а значит, являясь сволочью по определению, желает всем женщинам, чтобы их окружали самые хорошие, нежные и любящие сволочи на свете!
• У автора есть дети, друзья и осторожное предположение, что есть голова на плечах. Поэтому он считает, что у него есть практически все!
• Он уверен, что в юности оптимистов ровно столько, сколько в зрелости пессимистов. Хотя сам относится скорее к первым, чем ко вторым.
• Тоже считает, что этот мир уже спасти нельзя. Но спасать все равно нужно! Возможно, это единственное бесполезное занятие, которым стоит заняться!
—
ЖИВУ Я ТУТ!
Израиль — маленькая страна. Но невероятно большая! И не важно, что он три шага в ширину, зато, в длину в два раза больше!
Израиль весь, как на ладони, но постичь его до конца невозможно! Потому что Израиль бесконечный, как небо над ним!
В нем намешено столько хорошего и плохого, что можно одинаково сказать: «Как можно не любить Израиль?!» и «Как можно его любить?!».
И все, кто не знают, как можно любить, получают от него полную взаимность!
В Израиле трудно жить, но кто пожил, уже не знают, как можно жить не в Израиле!
Жизнь тут состоит из парадоксом, хамсинов, неразрешимых проблем и бесконечных противоречий. И еще немного из любви к ближнему! Хотя сегодня уже не то, что было вчера!
Половина израильтян говорят, что с удовольствием бы уехали, но, уехав, не получают никакого удовольствия!
И своих дураков в Израиле тоже хватает, но это не беда! И дороги в Израиле тоже не беда! Но зато, дураки на дорогах – национальное бедствие! Только на дороге понимаешь, что масса дураков на квадратный метр шоссе превосходит критическую массу во много раз! Поэтому, нужно обязательно проверить дороги, что-то с ними все-таки не так, если каждый из нас, нажав на газ, пополняет эту огромную армию!
А климат в Израиле – чтоб нашим врагам был такой климат! Но зато летом не замерзнешь! И никто не воюет за место под солнцем!
В Израиле всегда идет война. Но думается, что прогулка, скажем, по Люберцам днем намного опаснее, чем по Тель-Авиву ночью.
Израиль – это настоящий рай для антисемитов. Тут, куда ни плюнь, попадешь на кого надо. Но даже антисемиты признают, что Израиль – это рай земной. Страна – сад! Сказка, созданная человеком за полвека. Но при этом они очень сожалеют, что в конечном счете все это досталось евреям!
А вообще. Израиль принадлежит детям. Они сидят на голове у взрослых, катаются, как сыр в масле, делают всегда, что хотят, капризничают, когда вздумается и балдеют без выходных и каникул. А потом вдруг вырастают и становятся солдатами, что надо!
В общем, Израиль это страна для тех, кто хотел бы тут жить. А для тех, кто не хотел бы, есть другие страны…
Август, 2013.
==============================================================================
Борис Шапиро :
– Я родился в ночь с 21 на 22 июня 1941 г. в г. Кишиневе, наверное, из-за меня Гитлер и напал на нас, но к тому времени, когда он пустил себе пулю в лоб, я уже ходил и говорил, что делаю и по сей день.
Репатриировался в 2001 г., но инженер-строитель в возрасте 60 лет тут не понадобился, да и Бог с ней, с работой. Живу в г. Кармиэль, пишу стихи почти всю жизнь. Печатался в альманахе «Кармиэльские встречи» и городской периодике, сейчас публикуюсь в еженедельнике «Секрет».
ЗАГАДКИ ИЗРАИЛЯ
***
И вот не ем, не сплю опять,
(не претвориться б только в мощи!),
«Умом Россию не понять!»
А что, у нас страна попроще?
***
Читаю философа, умного очень,
(его не могу не читать я),
на сайте своем разместил он свой очерк,
где сказано: люди, мол, братья.
Я всех этих умников слушать не буду,
а просто, без всякой бравады,
узнаю тихонько у брата Махмуда,
какого Хусейна им надо?
***
Странная логика в нашей стране,
этому я удивляюсь невольно:
хвостик купировать — песику больно,
а обрезание — можно вполне.
Вот и решайте, ребята, задачу:
так у кого все же жизнь собачья?
***
О, как много мы еще не знаем
из того, что знать уже должны:
ноздри на иврите – «нахераим»,
значит, людям ноздри не нужны.
***
Раньше было на Руси
обращенье «Гой еси!»,
а теперь, кого спроси,
отвечают: « Гей еси!..
Были гои, стали геи,
так при чем же тут евреи?»
Отвечают туповато:
«Всё евреи виноваты!»
Прогулки по Парижу
Навострил я пару лыж,
чтоб побыть в Париже.
Увидал и я Париж,
увидал, да выжил.
Да, Париж весьма красив,
выглядит не слабо.
Он похож на Тель-Авив,
глядя на арабов.
Ради них купил я тур?
Ради рож постылых?
Отвечают мне «Бонжур»
на мои посылы.
Всюду множество красот
и чудесных видов,
и пришли, глядите, вот
к Дому Инвалидов.
«Вы идите в тот проход,
ничего, что узкий,
это, значит, Бейт авод*,
только по-французски».
Елисейские поля
справа, да и слева,
пропадает, знать, земля,
если без посевов.
Я уже домой хочу,
к тамошним оливам,
и фанерой пролечу
я над Тель-Авивом.
* дом престарелых (иврит)
==============================================================================
Инна Гуревич родилась и выросла в Санкт-Петербурге, училась в Москве.
По образованию – профессиональный музыкант.
С 1990 года живёт с семьёй в Израиле.
Не оставляя основной специальности, прошла обучение на курсах гидов, работающих за границей. В течение последних 14 лет регулярно выезжает с группами туристов в разные европейские страны.
Инна ведет свой блог в журнале «Семь искусств» Евгения Берковича( Германия), многочисленные публикации в журналах США.
Доктор Ави Рабинович
Доктор Ави Рабинович возвращался домой с ночного дежурства. Он всегда в таких случаях шёл пешком, чтобы не садиться за руль после бессонной ночи и не заснуть нечаянно. Идти было не утомительно. Больница стоит высоко, и дорога в ближайший жилой район естественным образом скатывается вниз. После дежурства это приобретает особое значение, а когда идёшь на работу, можно и вверх. Сил ещё предостаточно.
Иерусалим просыпался, рассыпавшись моросящим дождиком. Дети шли в школу, и было весело смотреть, как они идут, громко болтая и размахивая руками, как все взрослые евреи. Доктор Рабинович присел на скамеечку, закурил… Трудная выдалась смена. Больные в приёмном покое, как специально, подобрались тяжёлые, и персонал просто с ног сбился, пока разобрался со всеми. Бывают такие ночные смены, после которых надо брать выходной, чтобы не свалиться самому! Теперь же впереди маячили целых два выходных, и планов на них было немерено. Выехать за грибами непременно, друзья уже третью неделю дожидаются, пока Ави с дежурствами разберётся, неудобно даже. Светка жалуется, что дома все лампочки перегорели, ввинтить некому. Мама просила заехать к ней, починить сломанный шкаф. Словом, не соскучишься. Ави вздохнул и пошагал дальше.
В Москве все называли доктора Женей. Фамилия же, взятая прямиком из антисемитских анекдотов, всегда доставляла неприятности. Имя Ави прилепилось к нему в Израиле, хотя не сильно нравилось и сути его человеческой явно не отражало. Исконное, родное его имя почти не произносилось. Вот разве ортопед Боря, известный сигаретный «стрелок», приоткроет дверь в ординаторскую и зашепчет, смущаясь: «Женька, выручи! Ни одной, а вся смена впереди…» Доктор поёжился, почувствовав зимнюю иерусалимскую прохладу. Ещё пять минут, и дома!
В какой-то момент ему показалось, что где-то в отдалении завыла хорошо знакомая сирена амбуланса.* Понятно, больница близко, дело житейское…Вой не прекращался, но удвоился и утроился. Теперь уже надсадно надрывались сирены, как казалось, со всех сторон. Доктор вздрогнул и остановился. Господи, опять…Вой был предметным. Где-то в городе теракт. Или взрыв в автобусе, или просто на улице, или в кафе. Сволочи…Вокруг него почти не произошло изменений. Люди шли по своим делам, немного поёживаясь в тревоге, многие с мобильниками в руках: звонят своим, проверяют, всё ли в порядке. Надо бы тоже, Светке, детям, маме. Что сначала? Кому?.. Ави нервно закурил, поискал глазами урну, не нашёл, бросил окурок на землю. Сейчас возле самой большой иерусалимской больницы суета, тревога. Амбулансы с предупреждающим кряканьем тычутся друг в друга, санитары быстро выгружают носилки с ранеными, охранники бегают, кричат, в дверях приёмного не протолкнуться от плачущих людей. Всё как всегда. Доктор Рабинович энергично потёр лоб, стряхивая с себя остатки сонной дрёмы, уже забравшей власть над его уставшим телом. Ноги сами собой развернулись в обратную сторону. Вверх идти труднее, особенно после ночной…
*Амбуланс – израильская скорая помощь
-------------------------------------------------------------------------------------------------------
Меир Калюжный
— Меир Калюжный, ты дурак! Я это всегда говорила, и теперь повторю! – Сто восемнадцать килограммов тёти Голды возмущённо колыхнулись и со всей возможной стремительностью рванулись к выходу. Входная дверь хлопнула, ещё пару минут были слышны тяжёлые тётины шаги, потом затихли. Тётя Голда ушла, и было совершенно непонятно, когда она остынет и вернётся. В маленькой квартирке на последнем этаже наступила пугающая тишина.
Меир этой тишины очень боялся. Она напоминала о том страшном времени, когда медленно угасала и прощалась с жизнью мама, единственный его друг. Мама всегда принимала сына таким, каков он есть, не доставала расспросами, не ругала, не позорила. Иногда, очень редко, мама робко интересовалась, как у него дела, не появилась ли на горизонте какая-нибудь славная девушка, а то ведь она уже стареет, слабеет, боится внуков не дождаться… Меир эти разговоры пресекал сразу. Не любил он этих разговоров. Ни к чему они никогда не приводили. Мама не настаивала, и ненавистная тема, повиснув в воздухе и не получив развития, благополучно сворачивалась сама по себе.
Отца своего Меир не помнил. Кажется, папа оставил их, когда сыну не было и двух лет. В школьной среде безотцовщина была, в общем, явлением обычным, и тут парню крупно повезло: расспросы об отце, терзавшие его в первых двух-трёх классах начальной школы, закончились и больше не повторялись. Слишком многим приходилось эти вопросы задавать…Что же касается типичного еврейского имени, то эту чашу бедный ребёнок испил полностью и без остатка. После хлёстких словестных издевательств и серии тумаков, полученных от одноклассников, к имени всё же привыкли. Издеваться не то чтобы совсем перестали, но делали это всё реже – тема, по всей видимости, себя исчерпала.
В детстве мальчик тяжело болел, а потом очень долго возвращался к жизни, с ужасом понимая, что какие-то неуловимые детали ускользнули безвозвратно и навсегда. Прежние друзья больше им не интересовались. Они жили полноценно, взахлёб, и угнаться за ними было уже невозможно. С девушками Меир знакомиться не умел никогда, и к тридцати шести годам был гордо и безнадёжно одинок. Мама, любя и жалея сына, горько вздыхала по ночам, плакала и тихонько молилась…
Когда не стало мамы, то одновременно не стало и тех немногих друзей и родственников, которые при её жизни изредка звонили и иногда заваливались в гости. Мама была всегда всем рада, хлопотала, накрывала на стол, доставала из тайника заветную баночку икры или непочатую бутылку армянского коньяка. Жили они в крошечной, но своей собственной кооперативной квартирке на окраине Москвы, поэтому гости долго не задерживались, чтобы не опоздать к последней электричке. Меиру эти посиделки всегда были в тягость, но он терпел, потому что видел, как неподдельно искренне радовалась мама.
Чаще всех навещала их мамина сестра Голда. Тётя, женщина умная и дальновидная, прекрасно понимала, что устроить личную жизнь угрюмого и закомплексованного племянника будет непросто, а потому занималась этим вопросом тщательно и всерьёз. Тётя перелопатила все списки потенциальных еврейских невест в городе, пытаясь отобрать хотя бы пару-тройку подходящих кандидатур. Да и то сказать, жених-то был незавидный. В карьере не преуспел, работал бухгалтером в большом промтоварном магазине, с крайне скромной зарплатой. Ниже среднего роста, тучный, лысоватый, с предательски косящим в сторону левым глазом, Меир женского внимания к себе не привлекал, а если это и происходило, то, как раз наоборот, вызывал у женщин, в лучшем случае, жалость и сострадание. Ко всему, он совсем не умел развлечь собеседницу, разговор поддержать тоже не мог, ужасно стеснялся, потел, и результатом всего этого нескончаемого кошмара был, как правило, неизменный отказ девушки продолжать знакомство. Тётя Голда изо всех сил старалась приукрасить те немногие достоинства, которые у племянника всё же были. – Он добрый, преданный – говорила она потенциальной кандидатке – Всегда будет тебя холить и лелеять, не посмотрит ни на кого ни в жисть. Подумай! А что некрасив, так это не беда. В мужчине это не главное…
К величайшему сожалению заботливой тёти, благая миссия её успехом не увенчалась. Похоронив и оплакав преждевременно ушедшую маму, племянник от всех знакомств и встреч решительно отказался, предпочитая всему тоскливое одиночество. Сидя в своей конуре на последнем этаже, запершись на все замки и задёрнув шторы, Меир, наконец, успокаивался и чувствовал себя в относительной безопасности. Пока он здесь, никто его не сможет дразнить, никто не сможет над ним смеяться, никто не сможет требовать от него красноречия, обаяния, умения ухаживать. И тогда можно будет, наконец, вздохнуть спокойно, съесть до крошки обед и вылизать тарелку, ходить в широченных помятых брюках и радоваться, что они не жмут в животе, а вместо ненавистной рубашки с галстуком напялить огромную, застиранную, любимую майку…
Тётя Голда, однако, не сдавалась. Как-то вечером, пару недель назад, зашла «попить чайку». Обычно она несколько минут отдыхала, отдуваясь после тяжёлого подъёма на четвёртый этаж, и только после этого начинала рассказывать, какую чудную девушку приготовила племяннику для знакомства на этот раз. Меир слушал, согласно кивал, и неизменно отказывался. Так повторялось уже последние несколько месяцев. На этот же раз тётя начала сразу, что называется, «с места в карьер»: – Меир Калюжный, не будь окончательным идиотом! Такой девушки ещё не было! Ты должен, нет, ты просто обязан ей понравиться! – Далее неутомимая родственница принялась красочно описывать новоиспечённую кандидатку: – Ты только послушай! Она совсем не красавица, и это хорошо. Она не была замужем, и это тоже хорошо. Она врач! – произнеся эту фразу, тётя подняла вверх коротенький, похожий на сосиску, указательный палец – Женщина с высшим образованием, работает, и комната у неё есть в коммуналке, в центре Москвы, можно потом сделать обмен. А главное, она очень-очень тобой заинтересовалась! – Закончив эту тираду, тётя шумно выдохнула воздух, разом осушила чашку давно остывшего чая, а затем сказала, как припечатала: – Меир, ты обязан. Этого так хотела твоя покойная мать! –
Последний аргумент прозвучал очень убедительно. Что поделать, это было чистой правдой. Мама мечтала, уходя на вечный покой, оставить сына на попечении любящей жены, но этого удовольствия он ей так и не доставил. Поэтому, тяжко вздыхая, Меир всё же дал согласие на организацию встречи с не очень красивой женщиной-врачом, пообещав сделать всё от него зависящее, чтобы знакомство продолжилось. Оставшись один, он долго сидел на кухне, рассматривая старый альбом с фотографиями. Вот он, маленький, вот опять он, но только с мамой, и она так светло улыбается! А вот и тётя Голда. И совсем не тучная, а очень даже симпатичная, и с кавалером…Куда он потом подевался? Меир не помнил. А это…кажется, это отец? Но может, и нет. Помнится, на все вопросы мальчика об отце мама упорно отвечала одно и то же: – Он от нас ушёл, я про него ничего не знаю и знать не хочу. – Теперь же спросить было не у кого. Да и зачем? Меир давно понял, что эта тема его больше не интересует.
Вся следующая неделя прошла под знаком подготовки к предстоящему свиданию. Место тётя выбирала сама. Она резонно рассудила, что лучше всего будет встретиться «на нейтральной территории», например, в кафе, или в парке, если погода позволит. В назначенный день шёл дождь, поэтому остановились на скромном кафе напротив Павелецкого вокзала. Там официанткой работала тётина знакомая, она приготовила столик получше, в нише у окна, чтобы не беспокоил никто. Заказ тоже обговорили заранее: скромно, без претензий, только сладкое, немного вина. И ещё букетик цветов поставили на стол, чтобы доверительную атмосферу создать.
В назначенное время Меир вошёл в кафе. Пальто и мокрый зонтик оставил в гардеробе, подошёл к зеркалу…Из зеркала на него смотрел перепуганный человек, в плохо сидящем костюме и рубашке не первой свежести. Галстук съехал на сторону, одна из запонок на рукаве куда-то исчезла. Потерял, наверное. Глаза смотрели встревоженно, а тот, который косил, и вовсе начал дёргаться, поэтому казалось, что одутловатое лицо назойливо подмигивает. Жидкие волосы плохо прикрывали чётко очерченную лысину, которая, вспотев, блестела как начищенный самовар…Обескураженный таким зрелищем, Меир страшно расстроился, занервничал. Ему захотелось немедленно убежать без оглядки из ненавистного кафе, где понаставили таких страшных зеркал, и никогда, никогда больше сюда не возвращаться. В этот момент он заметил в зеркале женщину, сдававшую в гардероб плащ и намокший зонтик. Не поворачиваясь, замерев, не дыша, продолжал рассматривать незнакомку. Что-то подсказало ему, что эта славная женщина и есть его сегодняшняя «кандидатка»…Женщина была небольшого роста, с маловыразительным, но вполне приятным лицом. Короткая стрижка, очки, аккуратный костюм, блузка с «английским» воротничком – всё выдавало в ней особу деловую, работающую, пришедшую на «свидание» прямо из поликлиники, из кабинета, где она ежедневно принимала больных. Вела она себя уверенно, абсолютно не нервничала, не озиралась беспокойно вокруг. Мило улыбнувшись гардеробщику, повернулась, и, не взглянув на себя в зеркало, направилась в зал. Прячась за спинами посетителей, Меир осторожно проследил за тем, куда она сядет. Так и есть! Знакомая официантка указала ей именно на тот столик, в нише у окна!
В этот момент в душе у Меира что-то перевернулось. Он вдруг понял, что никогда, ни за что, ни за какие коврижки не согласится просто так подойти и сесть за один столик с такой уверенной в себе женщиной. И даже неважно, где и кем она работает. Важно другое: как же непрезентабельно, как нелепо, как смешно должен был выглядеть он сам, непривлекательный толстяк не первой молодости, пытающийся устроить свою жизнь с помощью сердобольной тётки! Чем может он привлечь женщину, знающую себе цену настолько, что она даже не смотрится в зеркало, идя на свидание с незнакомым мужчиной! Внезапно он почувствовал слабость в ногах, тошноту и сильные спазмы в животе. Ни о чём больше не думая, схватив из рук у оторопевшего гардеробщика своё пальто и зонтик, он вылетел на улицу, на воздух, под проливной дождь.
Долго шёл он по опустевшим улицам, промокший насквозь, не защищаясь от дождя и не останавливаясь. Казалось, он преодолел очень длинный путь, не понимая как следует, куда и зачем направляется. Дождь стекал по лицу, и Меир тайно радовался: ведь теперь никто не увидит, что он плачет! Плачет, как когда-то в детстве, избитый одноклассниками, скрючившись в углу в школьном чулане, среди тряпок и вёдер. Тогда он долго ждал, пока все-все уйдут из школы, и выходил только, когда слышал шлепок мокрой швабры по полу, означающий, что уборщица скоро сунется в чулан и обнаружит там зарёванного пятиклассника в грязном пиджаке, с распухшим от слёз лицом и синяком под глазом. Все картины пережитых унижений вдруг разом нахлынули на него, выплеснувшись из тайников цепкой детской памяти. Не пытаясь больше скрываться, под спасительным ливнем, не стесняясь никого, даже самого себя, он шёл и плакал. Меир понимал: что-то сломалось в нём, что-то ушло безвозвратно, спасение никогда не придёт, а одиночество станет его вечным уделом. А может, одиночество и есть его спасение? Только…как объяснить это всем тем, кто назойливо пытается устроить его судьбу? Как сделать так, чтобы его просто оставили в покое?
На следующий день громы небесные разверзлись над головой Меира прямо с утра. Не дав опомниться, разъярённая тётя Голда нагрянула к нему без предупреждения. На этот раз она сказала ему в лицо всё, что на самом деле думала. Выкрикнув напоследок –Меир Калюжный, ты дурак! Я это всегда говорила, и теперь повторю! – тётя спешно покинула поле боя, оставив племянника окончательно и бесповоротно раздавленным. Впоследствии Меир узнал, что ей пришлось извиняться перед женщиной-врачом, и к тому же врать, что потенциальный жених внезапно заболел, с высокой температурой, что не знал, как предупредить, и всё в таком роде. У Меира тётя не появлялась неделю, что само по себе было невероятно. Видимо, обиделась не на шутку. Он и сам понимал, что поставил родственницу в крайне неловкое положение, что кругом виноват, но не знал, как это исправить. Как-то вечером, сидя перед телевизором, он услышал тяжёлые шаги и знакомое сопение. – Как дела? Что-то ты давно не давал о себе знать –Тётя тяжело опустилась на стул в прихожей – Чаем-то напоишь, племянничек? –Понимая, что его простили, Меир засуетился, пошёл на кухню ставить чайник. Тётя уже переместилась из прихожей в комнату и выкладывала из сумки домашние пирожки, без которых никогда не приходила. – Кстати, ты знаком с моим соседом с первого этажа? С этим старым чёртом, с Ароновичем? Глаза б мои на него не смотрели, зануда! Так вот, у него, оказывается, есть внучка…
2012г.
======================================================================
Ведущая
Инна Костяковская — поэт, член Союза писателей Израиля.
Ведёт свой поэтический блог на медиа-портале «Киев еврейский».
Адрес литгостиной innaroz9@mail.ru,
Приглашаем поэтов, бардов, литераторов,
принять участие в проекте.
(дизайнер — Анат Ор Лев, Израиль)
